Легри поднялся на борт воздушного судна, прошел к себе в каюту и прилег на кожаный диванчик. Скрипучие подушки были набиты волокнами тропической пальмы — упругим и очень легким материалом; конструкторы дирижаблей боролись за каждый грамм. Спустя минуту в дверь деликатно постучали.
— Да! — раздраженно бросил француз.
Вошел капитан.
— Сэр, мы готовы отправляться. Какие будут распоряжения?
— Курс на Альбион. Лондонский воздушный порт, если точнее. — Легри, поморщившись, встал, раскрыл саквояж и извлек из него массивный серебряный портсигар.
— Гм… Сэр, прошу меня извинить, но на борту судна курить запрещено.
— Я лишен этой дурацкой привычки, — буркнул француз, щелкая крышкой. Капитан мельком заметил странный инструмент из стекла и стали; что ж — на папиросы это и впрямь не походило, остальное не его дело…
— Сделайте одолжение — не беспокойте меня, покуда не прибудем на место, — бросил Легри в спину воздухоплавателю.
— Как вам будет угодно, сэр.
Дирижабль мягко качнуло: воздушное судно отцепилось от причальной мачты. Легри закатал рукав, взвел пружину и прижал необычное устройство к коже. Инжектор походил на маленький кургузый револьвер; одно нажатие — и порция морфия покинула стеклянную капсулу, устремляясь в вену француза. Пагубная привычка; но как прекрасны эти мгновения — без саднящей боли ожога, без постоянной, изматывающей тревоги, без навязчивых мыслей. Он откинулся на подушки и смежил веки. Гул пропеллеров сливался с шумом крови в ушах, и вскоре пропала разница между воздушным кораблем и Огюстом Легри. Это его тело, обтекаемое и восхитительно легкое, величаво плыло сквозь морозный хрусталь небес, прямо к розовой кромке горизонта…
Каждый вдох давался Ласке с трудом. Перед глазами маячил огромный живот — отвратительно раздутый, оплетенный сизыми веревками вен; своей тяжестью он прижимал ее к ложу, словно там, внутри, таилась не трепетная плоть, а чугунная гиря… Спазмы следовали один за другим, потроха словно выкручивала чья-то грубая рука — но боли не было.
— Тужься! Тужься! Ту-у-ужься!!! — завывали поблизости чьи-то голоса. Она изо всех сил напряглась, стискивая кулачки, ногти впились в ладони. И живот вдруг лопнул, распахнувшись по всей длине, от лобка до подвздошья! Вместо крови из страшной раны брызнули изумрудные лучи, и над опавшим чревом развернулся Знак — страшный и противоестественный, помесь паука с иероглифом. В этот миг девушка проснулась. Стояла ночь. В недрах стального монстра постукивали паровые машины, и едва ощутимая, правильная вибрация хорошо отрегулированного механизма успокаивала.
— Что, опять кошмары? — на соседней койке скрипнули пружины. Озорник сел и принялся нашаривать спички.
— Не надо, не зажигай. Все в порядке. Я что, снова кричала во сне?
— Не знаю. Но от чего-то же я проснулся, верно? Слушай, может, тебе показаться судовому доктору?
— Он не скажет мне ничего такого, что я не знала бы сама. — Ласка помолчала. — Лева, послушай… Что с нами будет?
— Давненько меня никто не называл этим именем, — откликнулся Озорник. — Что будет? Думаю, все у нас будет хорошо.
Девушка невесело усмехнулась.
— Ну да, именно это ты и должен был сказать глупой брюхатой бабенке…
— Положим, глупой ты сроду не была, не льсти себе! — хмыкнул собеседник. — К тому же я и впрямь так думаю. Пока все складывается на редкость удачно: мы обзавелись союзниками и избавились от врагов; перед нами весь мир… И самое главное, с нами — Лексикон!
— Он-то меня и пугает… Знаешь… Я видела твое лицо, когда ты воспользовался этой вещью. Ты был как…
— Одержимый? — закончил фразу Озорник, и Ласка поняла, что он улыбается во весь рот. — Бешеный? У меня изо рта шла пена, а единственный глаз вылез на лоб, словно у циклопа?
— Тебе все шутки! Неужели ты сам не чувствуешь?!
— Чувствую, конечно. Мы с ним, некоторым образом, части целого — я ведь тебе рассказывал, помнишь? Человек, предмет и место… Не хватает только третьей составляющей, но и без нее я теперь могу… многое. Остался последний шаг, Ласка; и наши мечты исполнятся.
— Твои мечты…
— Наши! — с нажимом произнес Озорник. — Или ты готова отказаться от всего, за что мы боролись? Неужели ты думаешь, что все наши приключения — это зря?
— Нет, конечно…
«Просто теперь я отвечаю не только за себя», — хотела добавить девушка, но промолчала. В груди родился горячий комок, поднялся вверх, сдавил горло. Она чуть слышно всхлипнула, проклиная себя за эту слабость. Дочери инженера Светлова недостойно реветь, словно какой-нибудь истеричке. Озорник встал, пересек каюту и присел на ее койку. Ласка ощутила прикосновение его горячей ладони ко лбу.
— Все будет хорошо, мисс Лэсси Светлоу, Маленькая Ласка, все будет хорошо, — шептал этот невозможный, нелюбимый — и самый близкий ей человек.
— Знаешь, врагам так и не удалось завоевать Атаманство, — сказала девушка, немного успокоившись. — Я нашла месячной давности газеты, там есть пара заметок. Ордынские боевые машины прорвались за перевал, но были остановлены огнем артиллерии — а дружественные племена Снежной Страны ударили их армии во фланг. Похоже, ты был прав — эта война обойдется татарам куда как дорого! Хотела бы я знать, выжил ли кто-то из наших…
— Ты имеешь в виду из гарнизона Крепости? Да наверняка! Должен сказать, полковник Шолт-Норт произвел на меня впечатление. Думаю, такой человек просто обязан был предотвратить окончательный разгром и отступить. Например, по подземному ходу.