Властелин знаков - Страница 108

108

— Так дело не пойдет, парни! — громогласно объявил он. — Вы думаете, мы идем? Черта с два, это называется не «идем», а «топчемся на месте»! У вас что, колени со страху подгибаются, вы, жалкие недоноски?

— Мы хотим жить, кэп! — выкрикнул кто-то. — Не ты ли обещал, что у нас будет свое королевство, куда не дотянутся длинные лапы Империи! Ну, и где оно?!

— Эти ублюдки расстреливают нас издалека, а мы даже не видим их! — подхватил другой голос. — На кой черт мы премся сквозь это болото?! Куда ты нас ведешь?!

Стерлинг ворочал короткой шеей; к лицу его прилила кровь — так густо, что, казалось, капитана сейчас хватит удар. Наконец он вскинул над головой протез и потянул рычаг. Грянул выстрел. На головы людям посыпались сбитые листья.

— Молчать! — гаркнул капитан. — Это что, бунт?!

Вперед протолкался один из матросов, Карл Мейстер. Ласка знала его: опытный моряк пользовался у команды немалым авторитетом.

— Разрешите сказать, сэр! — Карл поправил выбившиеся из-под головного платка седые вихры. — Мы прошли с вами огонь и воду, и вы никого из нас не можете обвинить в трусости! Но сейчас мы не знаем, что думать… И этот ваш московитский колдун! Почему он ничего не делает? Почему не защитит нас, как тогда, в океане?!

Все взоры обратились на Озорника — тот сидел, прислонившись к стволу древовидного папоротника. Осокин усмехнулся.

— Что конкретно вы от меня хотите, господин Мейстер?

Старый моряк замешкался.

— Устрой бурю! — выкрикнули из толпы. — Чертову бурю, такую, чтобы ни один клятый дирижабль не мог подняться в воздух!

— Верно! Устрой бурю! — подхватил Карл Мейстер.

— Бурю! Бурю давай!

Стерлинг прокашлялся; в свиных глазках его вспыхнули хитрые искорки.

— Гм… Ну что же, мистер Озорник, вы слышали — эти джентльмены хотят непогоды… Почему бы, в самом деле, не пойти им навстречу?

Ласка ожидала, что Лев станет отнекиваться, но он лишь пожал плечами и встал. Брезентовый плащ распахнулся, и девушка увидела металлический уголок Лексикона. «Он что же, не выпускает его из рук?»

Матросы притихли. «Стим бойз», наоборот, заволновались, собрались тесной группой, потом вдруг окружили капитана и принялись яростно жестикулировать — очевидно было, что они бурно протестуют.

— Спокойствие! — Озорник властно поднял руку, предупреждая назревающий конфликт. — Вы получите, что хотели… А вам, — обратился он к призракам, — не будет никакого вреда. Даю слово.

Он сдвинул на лоб повязку, закрывавшую мертвый глаз. Среди матросов пополз шепоток, раздались тихие возгласы удивления — увидеть Знак воочию довелось лишь нескольким. Девушка заметила, что многие украдкой крестятся, губы некоторых беззвучно двигались, словно они читали про себя молитву.

Тихо скрипнули петли переплета — Лексикон распахнул металлические листы. Глаз Осокина загорелся ослепительным зеленым огнем, и над страницей развернулось стальное кружево Знака: этот был похож на собранную из множества одинаковых сверкающих сегментов сороконожку, свернувшуюся невероятно сложным, постоянно двигающимся узлом… На землю пролился изумрудный свет. Подул ветер, в небе задвигались, наползая друг на друга, пухлые горы облаков. Сила Знака сгоняла их в кучу, словно овечью отару. Полыхнули первые молнии. Ласка посмотрела на Озорника — и вдруг, на краткое мгновение, перед внутренним взором ее возникла удивительная картина. Девушка увидела землю — даже не с высоты птичьего полета, а с какой-то совершенно немыслимой: могучий Гудзон казался отсюда еле видимой нитью, вплетенной в пестрый ковер. Внизу, под ней, проплывали облака, со всех сторон устремляясь к единому центру, то и дело поблескивающему неяркими огоньками — так выглядели отсюда многомильные разряды атмосферного электричества. От удивления Ласка вздрогнула — и этого оказалось достаточным, чтобы хрупкие связи распались. Картинка исчезла из ее головы; она по-прежнему видела лишь Осокина — с полыхающим глазом, с таинственной железной книгой в руках, в развевающемся на ветру плаще. Неудивительно, что люди Стерлинга считают его чародеем!

Со временем произошло нечто странное. Девушка могла поклясться, что с момента, как Озорник воспользовался своей силой, прошло не более минуты, — но за столь короткий промежуток облака просто не успели бы собраться в исполинскую иссиня-черную тучу, застившую небо над головой. Он снова что-то сделал со временем, догадалась она; каким-то образом заставил его течь быстрее — там, наверху.

А буря меж тем разыгралась не на шутку. Струи ливня вымочили людей до нитки, превратили землю под ногами в густую грязь. Она налипала на обода колес электрической машины, марала одежду и обувь — и все-таки, несмотря на это, дело теперь пошло веселее. Сосредоточившись на тяжелой работе, люди позабыли свой страх. Маленький отряд снова двинулся в путь. Ласка отметила, что матросы стараются держаться подальше от Осокина: шагах в трех от него пролегала, казалось, невидимая, но ясно ощутимая граница, за которую никто не смел заступить. Кроме Уильяма Стерлинга.

* * *

«Гордость Нового Йорка», надрывно жужжа единственным пропеллером, ползла меж облаков. Поначалу, оказавшись в гондоле маленького дирижаблика, Джек решил было, что владелец этого чуда обладает тонким, истинно альбионским чувством юмора, раз дал такое название этой рухляди. Но вскоре он вынужден был пересмотреть свое мнение: мистер Уайт представлял собой плоть от плоти Нового Йорка. Будучи столь же наивно-гордым и провинциально-практичным, он вполне серьезно считал своего Пегаса если и не лучшим из лучших, то, по крайней мере, вполне достойным конкурентом имперской авиации. Как бы там ни было, этот уродец — несуразный, скрипучий и размалеванный в кричащие цвета — оказался для их маленькой компании единственным средством передвижения. Минное поле все еще дрейфовало по Гудзону; ждать, покуда специально посланная лодочная флотилия вытралит это безобразие, не было времени. «Немезис» ремонтировалась: Мак Дули лишь недоуменно приподнял бровь, услыхав очередную просьбу-приказ. Нет, это никак невозможно, идет проверка и ремонт основных магистралей, джентльмены, это минимум неделя… Собственных воздушных судов на Манхэттенской базе не было — вот и пришлось скрепя сердце подняться на борт этого недоразумения.

108