Властелин знаков - Страница 96

Под утро Ласка стала свидетельницей перерождения. Один из матросов, раненный во время ночного налета, сделался совсем плох: он стонал и метался по койке, бормоча бессвязные слова; по телу его градом катился пот, на повязках проступили алые пятна. «Не протянет и часа», — мрачно бросил судовой врач; и капитан велел готовить аппарат. «Паровая Душа Стерлинга» сбавила ход: процесс отнимал кучу энергии, и мощность паровых котлов временно была переброшена на его нужды.

Таинственная машина Лидделла представляла собой колоколообразную камеру высотой в два человеческих роста; множество трубок и проводов исчезали в ее верхушке, а примерно посередине бронзовый цилиндр опоясывало толстое, покрытое слоем обмоток кольцо. Принесли носилки с раненым. Инженер отпер небольшую дверцу в боку машины. «Потерпи, Робби, скоро все будет хорошо», — приговаривал один из матросов, затаскивая умирающего внутрь. Дверцу закрыли; Лидделл по очереди перевел несколько рубильников на стенной панели. За переборкой стала набирать обороты электрическая машина — Ласка узнала этот нарастающий вой. Дрогнули и поползли по шкалам стрелки приборов. Пришло в движение опоясывающее камеру кольцо: оно вращалось все быстрее и быстрее, одновременно перемещаясь вверх-вниз, выбрасывая снопы искр.

— Эй! Выпустите меня отсюда! Джонатан, открой! — донесся вдруг сквозь электрическое шипение слабый голос; по металлу забарабанили кулаки.

— Вы что, не слышите?! Откройте! — Ласка вцепилась пальцами в плечо инженера.

Лидделл обернулся, лицо его покрывала испарина.

— Уже слишком поздно! Процесс нельзя остановить!

Камера теперь была похожа на колонну холодного голубого огня. Треск стоял такой, что закладывало уши. В воздухе распространилась резкая озоновая вонь, пол под ногами вибрировал и содрогался.

— Я не хочу умирать! Выпустите! — Вопли несчастного резонировали в тесной металлической камере, рождая жуткий эффект. Стрелка большого манометра на приборной панели ушла в красный сектор. Спустя несколько секунд сработали автоматические клапаны — и перегретый пар хлынул внутрь колокола. Истошные крики страдальца невозможно было вынести. Ласка изо всех сил прижала ладони к ушам, но заглушить эти звуки, казалось, невозможно. Лидделл прикусил губу. Вопли Робина меж тем перешли в визг — уже совершенно нечеловеческий: его тембр, казалось, минует органы слуха, ввинчиваясь прямиком в мозг. Ласка присела на корточки, обхватив себя руками, не в силах даже двинуться с места: жуткий звук парализовал ее волю. Она так и не поняла, когда все закончилось, — а может, просто потеряла на время сознание, выпав из реальности. Во всяком случае, вдруг оказалось, что ужасные крики прекратились, а сверкающее кольцо замедляет движение. Вот оно повернулось в последний раз — и остановилось. Зашипел сбрасываемый пар.

— Ну как? — В дверь просунулась голова Стерлинга. — Готово?

— Мощности едва хватило, — недовольно поморщился инженер.

— Что поделать, старина; корабль поврежден…

Ласка слышала их голоса как сквозь вату. Лидделл надел толстые стеганые рукавицы, отпер засовы и отворил дверцу камеры. Оттуда повалил пар; а в следующее мгновение девушка заметила в глубине пульсирующее розовато-голубое свечение: это билось сердце новосотворенного призрака.

Капитан посторонился, и в «родильню» вошли двое «стим бойз». Ласке показалось, что они ступают с некоторой торжественностью. Подойдя к колоколу, призраки осторожно извлекли на свет своего нового товарища. Он с трудом сохранял очертания: составляющий его тело пар то и дело расплывался, терял форму — чтобы в следующий миг вновь обрести антропоморфные черты.

Стерлинг ухмыльнулся:

— Ну прямо как пирожок из печки! Ничего, скоро придет в норму — у них это быстро… Джонатан, Лэсси, позаботитесь о теле?

— Да, конечно…

— О каком теле? — не поняла Ласка.

Лидделл указал на камеру. Девушка всмотрелась. На полу колокола лежал скрюченный труп. Человека, обваренного паром, ей уже доводилось видеть: перед внутренним взором живо встал Петрик с белыми невидящими глазами. Но этот мертвец был не просто обожжен; он был сварен заживо! Ласке почудилось, будто она различает запах мясного бульона. К горлу подкатил комок рвоты; невероятным усилием воли она сдержалась — и облокотилась о переборку, чтобы не упасть. Перед глазами все плыло.

— Ладно, я сам займусь этим, — вздохнул инженер. — Принесите-ка мне суровых ниток.

Тело Робина погребли по морскому обычаю: зашили в кусок парусины, привязали к ногам прогорелую решетку колосника и бросили за борт. Волны Гудзона сомкнулись над ним.

* * *

Стерлинг в то утро напрасно боялся повторной атаки «Немезис». Матросов и офицеров воздушного линкора занимали другие дела. Горячка боя схлынула — и пострадавшие в полной мере ощутили боль от ран и ожогов. Корабельный лазарет не смог вместить всех; ряды матрацев были разложены в коридорах, ярко-розовую обожженную плоть обкладывали хлопком, смоченным в масле, чтобы хоть как-то уменьшить страдания. Запасы морфия истощались с пугающей быстротой: добрая четверть имевшихся в распоряжении Мак Дули людей оказалась выведенной из строя. В этих условиях командор принял единственно возможное решение.

— Мы прекращаем преследование, сэр! — заявил он французу. — Люди нуждаются в медицинской помощи, а «Немезис» — в ремонте.

Легри обвел налитыми кровью глазами офицеров. Ответные взгляды были весьма недвусмысленны. Вслух никто не обвинял его в трусости — однако презрение на многих лицах читалось весьма явственно: вояки не собирались скрывать свои чувства. Как некстати он погрузился в морфийные грезы! Но ему нужно было отдохнуть от этого постоянного, выматывающего все нервы напряжения! Просто необходимо. Вступи он сейчас в конфронтацию с Мак Дули — и, вполне возможно, поменяется местами с Фальконе, а то и чего похуже: этим людям не впервой принимать жесткие решения.